К литературному Олимпу

Богдан Кияшко, 9-а класс

Вперед, в прошлое…

Часть 2

- Ну вот, опять 2! Все, достали, пошли все к черту! - думал я на очередном уроке неорганической химии. - Не мой конек, и вряд ли мне удастся освоить ее. Еще один замызганный осенней слякотью день закончен, закончен в одном своем проявлении, а между прочим, многогранность вариантов жизни равна бесконечности вселенной. Ведь, если задуматься, человек имеет несколько жизней в одной. Вот, например, в школе я – один человек, с друзьями – абсолютно другой, дома – третий, и т. д., и т.п. Сейчас же я являюсь типичным быдлом, человеком породы Homo Lohus, и идя в серой массе замученных школьников, вряд ли какой-нибудь индивид выделит из этой массы меня, а я его.

Я становлюсь другим человеком, выходя за пределы школьного здания. Я - либо триумфатор с хорошей вестью, либо – пораженец, которому придется извиняться и оправдываться, стать ершистым, вечно чем-то недовольным подростком. Иногда в минуты вдохновения и прихода музы (а она, как известно, нечастая гостья) могу написать стих или сыграть на фортепиано. Хожу в театр, занимаюсь, там я полный страсти человек, отдающий все запасы энергии на сцене – отрицательные и положительные. Таковы мои жизни.

Сегодня я без особого энтузиазма пошел на убогий вечер школьной самодеятельности, где меня заставили через силу опять сыграть на Klavierе. Получилось лучше, чем я ожидал, и поэтому я шел домой в приподнятом настроении. Проходя мимо старого деревянного дома, вместо привычной картины со старушками на первом плане, я увидел двух ряженых в какие-то тряпки. Особо не разглядывая их, я пошел дальше, но тут меня что-то остановило. Я словно оказался подвешенным за ниточки марионеткой. Какое-то смутное видение возникло в моей памяти. Меня резко крутануло в сторону старого дома, но там уже никого не было. «Странно», - подумал я – «ведь секунду назад эти двое еще были здесь!».

Сославшись на усталость, я сказал сам себе, что просто померещилось, а придя домой, не поздоровавшись с отцом, я завалился в пуховую постель и заснул.

* * *

- Барин еще спит, не будите его!

- Но сколько можно, здесь такая важная новость, а он дрыхнет, а вас, графиня, просто хоть за смертью посылай. Пока сам не встанешь, ничего дельного не произойдет. Вы здесь, право, уже почти час торчите, идите в залу, там Комаровские заявились, катись они колбаской по Малой Спасской.

- Ну, иду, иду, ишь расшумелся!

Я открыл глаза, как всегда солнце засветило в глаза. Послышался скрип открываемой двери. Неожиданно надо мной появилось лицо еще не старого, но довольно зрелого человека с черными, как смоль, проницательными глазами, обрамленное кудлатым длинным париком. Это что еще за маскарад у меня дома?

- Доброе утро, - сказал я, пытаясь вложить в эти слова весь сарказм, какой бывает у невыспавшегося, разбуженного человека. – Извините, но могу я поинтересоваться, что вы делаете в МОЕЙ комнате?

- Сын мой, вставать уже давно пора, а ты спишь и спишь, вставай, извозчик уже три часа ждет, эдак мы разоримся.

- Чего?! Это, наверное, какой-то розыгрыш, ведь так?

- Ты чего, сын? Хорошо ли тебе? Может, лекаря позвать, а то я смотрю, ты что-то с утра не в себе.

- Отойдите, дайте мне выйти… Что на мне надето?!

На мне висела какая-то женская ночнушка. Так, это просто глупый сон. Я себя ущипнул, но ничего не изменилось. Что такое? Я огляделся… вообще, я что, заснул в музее? Вокруг стояли резные стулья, элегантный столик с зеркалом и кровать с бордовым балдахином. На стенах висели картины в золоченых рамах и вычурные подсвешники. Я как будто улетел на два века назад. Но ничего, вот сейчас выгляну в окно и увижу улицу, фонари, машины, современных людей. Ну выглянул… и ошалел. Улица, как в Петровскую эпоху. Дворцы каменный и деревянные по обеим сторонам мощеной булыжником дороги. О фонарях и речи быть не может. Люди, как люди, только в костюмах той же злосчастной эпохи, лошади, кареты, извозчики, дамы в элегантных шляпках. Вообще, что это такое? Зюганов-монархист, Михалков с новым каннским проектом или я в самом деле попал в век 18-ый, наверно, да, неважно все это! Главное думать, что делать дальше, а в данный момент «пошпрехать» с этим кудлатым гражданином.

- Извините, вы кто? – учтиво спросил я.

- Ты чего, Апполинарий, родного отца не узнаешь? Может, правда, позовем лекаря, а?

Я сразу смекнул, что если в данное время этот господин утверждает, что я его сын, то остается только притворяться им до того момента, пока я, наконец, не выясню, что со мной произошло. Только вот, как мне к нему обращаться: на «вы» или на «ты»? Вроде бы в фильмах про Петра и вообще про монархическую эпоху нашей страны я не раз видел, как напомаженные, разодетые и холеные дети дворян называли своих предков «маменька» (или «Maman») и «папенька» («Papa») на «вы».

Так вот. Скорчив неправдоподобную гримасу влюбленного сынка, я пролепетал, как нежный цветок:

- Ах, papa, простите меня великодушно, я видно, спросонья Вас не узнал! Извините меня!

Но такой реакции я не ожидал уж точно:

- Все, окончательно обабился, а! Все, забираю тебя от этих модельеров. Ну, ей богу! Хорошо, еще целоваться не полез! Зайчики-платочки, бантики-чулочки… Ох, горе мне, грешному, горе! Кабы ты со мной жил, ты б таким не вырос! Я ж тебе отец! Что ж ты мне, как неродной, на «вы», француза, мусье из себя строишь!

Я ошалел во второй раз. А как же привычки, нравы? Но зато хоть не надо будет притворяться. O tempora , o mores!

- Ну, я думал, тебе понравится, - я скромно начал разруливать our confused situation.

- Лучше помолчи, одевайся и пошли вниз… Ну, куда ты попер? Слуг кто вызывать будет?

- Я, слуг… Но как? – опешил я, забыв, что должен быть как можно более естественным.

- Ну… - господин развел руками и подойдя к кровати, дернул за сверкающий колокольчик, который мои глаза еще не успели заметить.

- Ну, ты, дурила, - пробурчал «папаша», потрепав меня по голове (я постарался сделать лицо как можно подобострастнее), - я понял твою забывчивость, нельзя тебе было так нахлестываться вчера у Циндера. Эти пьянки с государем тебе явно даром не проходят.

Тем временем за дверью послышался мужской голос: «Ваше сиятельство, разрешите войти!»

- Разрешаю, разрешаю, - лениво пробормотал утренний визитер.

В комнату вошел, нет, скорее проковылял миллиметровыми шажочками какой-то здоровенный детина.

- Одень барина, - повелительным тоном промолвил его сиятельство. Меня, что будет тут раздевать и одевать этот «юноша бледный со взором горящим»? Ну уж, нет, уж как-нибудь сам.

- Я сам оденусь, что вы… ты, отец.

- Сегодня явно пойдет дождь из ангелов! Ты же никогда сам даже чулка не натягивал. Ну, а, впрочем, оно даже и к лучшему. Пошли, Ванька, - обратился он к холопу, и поманил за собой рукой, потом, обернувшись, сказал: «Чтоб через пять минут внизу был, мы и так уже опаздываем на прием к государю». И изящно тряхнув гривастым париком, он закрыл за собой дверь.

Ну, подумал я – опять Петр Второй… постойте, какой Петр? Это еще откуда? Как будто сознание подкинуло мне ушедший момент жизни, и вдруг утянуло его обратно. Знаете, как игра с кошкой и фантиком на ниточке. Только вы даете ей подобраться поближе, и фантик почти у нее в лапах, как вы утягиваете этот фантик прямо у нее из-под носа. То же примерно произошло со мной, только я не гонялся за фантиком, а он сам свалился на меня, как кирпич с крыши. Но есть в моей мысли отличие и от кирпича. Хоть она ударила в голову не хуже, чем кирпич, я просто не знал, куда делся этот самый кирпич. Я не смог вспомнить ничего более содержательного, чем «опять Петр Второй». Решив отложить разбирательство с этой проблемой до вечера, я начал было браться за умывание и кое-какую одежду, но тут понял, что мне не то что за пять минут, за пять веков это не нацепить! Столько мелких деталей… носочки, чулочки, подвязочки, бантики, кружева, - это все было совершенно мне не знакомо. Пришлось-таки позвать «Ваньку».

* * *

Омерзительное чувство, когда тебя омывают и одевают, да еще какой-то мужик! Но зато, я узнал, куда чего прицеплять, как завязывать, что за чем одевать. А то я пытался сначала напялить камзол, а потом какую-то удлиненную жилетку до (не побоюсь этого слова) ляжек. Парик показался мне ужасно нелепым, уж больно он был лохматый, но не быть же мне белой вороной. Единственное, что мне нравилось, так это трость с золотым набалдашником в виде орла. С ней у меня была прямо походка короля. И шляпа с перьями. Ну, в принципе, у меня было еще пять треуголок, но эта шляпа – широкополая с длинными красными и белыми перьями, с алмазной брошью мне нравилась больше, чем остальные.

Ну что ж, я вышел «с шиком, блеском» из резных дверей своей комнатки, и… растерялся. А как мне сказать «Ваньке», что я не знаю, где выход из моего огромного дворца? Я пошел наугад налево, к зеркальной галерее, «Ванька» сзади только пискнул «барин, быть может, изволит спускаться вниз?». Ну вот, этого я ждал. Мой злой гений решил, что напустит на меня маску грозного помещика-крепостника, и я молвил громовым басом:

- Ты почто, холоп, Барина учишь, у-у-у, собака – еще и ручкой замахнулся. – Ну (я сделал лицо с выражением «немного успокоившись»), веди меня, холоп, к отцу!

Холоп был так напуган, что даже и предположить не посмел, почему это барин не знает дорогу к выходу, на что и был направлен мой расчет. Пройдя через множество роскошных залов и гостиных барочного особняка, я, наконец, спустился по шикарной парадной мраморной лестнице с вычурными амурчиками. Таких толстых, правда, я еще не видел, в Камелоте хоть гобелены висели… Я опять остановился, как вкопаный. Опять мелькнуло и пропало… Как будто у меня была другая жизнь… О, боже, где я? Где моя квартира, где современность? Сознание медленно затягивало пленкой мое прошлое…

Рисунки автора

(Продолжение следует)