Гость Парнаса

Сергей Кондраков, студент ВятГГУ

Правда о драконах

Сказочная быль для счастливых людей

В Китае однажды жил человек, которому нравились драконы, и вся его одежда и обстановка в доме были украшены их изображениями. О его глубоком увлечении этими существами стало известно драконьему богу, и в один прекрасный день перед окном этого человека появился настоящий дракон…

Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ: сокрытое в листве

Листья накапливали яды. В небесном нефритовом дворце Бессмертные ткали осень: нить за нитью, узор к узору, из воздуха сонного лета сплетали они погребальный орнамент. А здесь у нас светило солнце. Воскресный вечер был спокоен и тих. Было грустно…

Много лет назад она писала в своем дневнике: «…Отчего вдруг такое чувство, будто что-то уходит? День за днем, ночь за ночью, плохое, хорошее, никакое… Так бывает всегда, когда замечаешь: лето кончилось. В безвременье начинаешь ощущать, как быстро летят минуты. И кроме этого чувства потери, нет больше ничего. Ни на что не остается времени. Думаешь, будто могла бы сделать что-то важное, если бы не… Если бы не. Ничего не выражающая форма сослагательного наклонения начинает выражать слишком многое. И такое тоже нередко случается в эти дни…» Она писала эти слова в тетради с морским пейзажем на обложке. Листки в мелкую клетку скреплялись тонкой металлической спиралью.

Ее отражение в зеркале казалось моложе, чем она сама. Ей никогда никто не верил. Так перестаешь верить в сказки про драконов, когда думаешь, что стал взрослым. Вот только драконы от этого, конечно же, никуда не пропадают. А она была именно такой: ей ничего не стоило выпить чаю с чудовищем или сыграть в шахматы с великаном.

Человек, с которым она жила, собрал ее вещи. Возможно, он и не был плохим человеком. Просто он не знал другого способа сказать «прощай». Он только предложил отвезти ее домой. Она согласилась. В машине никто не произнес ни слова. Так она вернулась в свою полутемную комнату, где на стенах все еще висели вырезанные ее детской рукой картинки. Булавки, на которые они были приколоты к обоям, заржавели. Прикасаться к ним не хотелось. Заварив чай, она принялась разбирать свои вещи. Их оказалось совсем немного.

* * *

- Ты научишь меня рисовать? – спросила она.

В этот же вечер я показал ей, как смешивают краски. «Спасибо», - сказала она. Признаться, я был слегка растерян.

«Быть может, ей и вправду следует заняться живописью, - думал я. - Иногда это помогает. Вот только краски не спасают от чудовищ – скорее, наоборот… Но в конце концов, кто я такой, чтобы рассуждать о драконах? Ведь я лишь читал о них в книгах, а она… Такое чувство, будто она видит их каждый божий день».

Так оно и было. Чтобы услышать шорох их огромных крыльев, ей достаточно было лишь посмотреть на небо. На рассвете, когда всё вокруг еще спало, драконы слегка касались ее своими золотыми хвостами. И ей действительно нисколько не было страшно – она улыбалась во сне.

Жизнь, что называется, вошла в русло. Однажды она подобрала на улице котенка. Он стал спать на подушке рядом с ней и откликаться на имя Фауст. Каждое утро точнее любого будильника Фауст будил хозяйку, бережно кусая за ухо. Позавтракав, животное снова укладывалось спать, а она уходила в парк писать пейзажи. По возвращении она варила кофе, выкуривала тонкую сигарету с ментолом и отправлялась в институт. Правда иногда она настолько увлекалась живописью, что забывала и о кофе, и об институте. Такие дни назывались выходными. Она почти ни с кем не разговаривала, лишь я время от времени звонил ей, и мы обменивались отрывочными впечатлениями. Пол ее комнаты был усыпан разноцветными кленовыми листьями, которые она любила собирать, часами бродя в одиночестве по аллеям скверов и осенних парков. Фауст часто прятался в этом мертвом великолепии: лишь пушистый хвост гордым перископом высился над спокойными водами желто-красного озера.

Пятница, 24 сентября

Мы договорились встретиться в десять утра на остановке возле Театральной площади, а оттуда вместе отправиться в восточную часть города: навестить в больнице моего друга и пособирать кленовые листья для ее коллекции. Нам сказали, что именно на восточных окраинах осенние клены особенно красивы. С утра было прохладно, но к полудню мягкое солнце согрело воздух. Она появилась в пять минут одиннадцатого с двумя коробками апельсинового сока и пакетом яблок. «Я подумала, негоже идти с пустыми руками», - объяснила она.

Пейзажи восточной части сильно отличаются от тех, что мы привыкли видеть в центре. Узкие улочки вьются здесь между невысокими – в два этажа – домами, сплошь сложенными из красного кирпича; многочисленные мосты самых разнообразных конструкций нависают над пересыхающими ручьями и бесконечными линиями железнодорожных путей; мостовые утопают в тени раскидистых деревьев, а клены – гордость этих мест – поражают воображение буйством красок и тончайшими переливами оттенков. Больничные корпуса находились за небольшим сосновым лесом, почти вплотную подступавшим к дороге. Около получаса мы брели по узкой тропинке, пока наконец не разглядели вдали белоснежные громады зданий. Телефон в фойе отделения невралгии не работал, поэтому мы решили подняться на второй этаж, хотя это и было запрещено. Валентин лежал в просторной светлой палате и читал книгу.

- Ну как ты здесь? - спросили мы.

- В общем, неплохо. Кормят пока. Вот только курить очень хочется.

Он смущенно улыбнулся. Я отдал ему свою пачку.

- Представляете, эти варвары в белых халатах забрали у меня мои книги. Сказали, что не вернут. Бред какой-то… А в замен дали этот мусор. Чтоб не забыл, как буквы пишутся.

Я взглянул на обложку. Харуки Мураками «Дэнс, дэнс, дэнс»…

- Не такой уж и мусор… - попытался возразить я.

- А ты читал? Согласись, скука смертная. Стиля никакого, сюжет хромает на обе ноги, да и персонажи… Честно говоря, единственный, кто мне понравился, - это Человек-Овца. Тот самый, что сидит на коммутаторе и подсоединяет все к главному герою. – На несколько секунд он задумался. – Так-то оно так, да только нет никакого Человека-Овцы.

- Как это нет? – удивилась она. – Он живет на несуществующем этаже огромного отеля, в темном коридоре. У него еще уши есть из овечьей шерсти. И хвостик.

- Нет. – Валентин сокрушенно покачал головой. – Нет и никогда не было. Слишком много всего – хрен разберешь, что куда втыкать. Какой провод куда ведет и за что отвечает? Ну, если уж совсем глубоко копать, есть, конечно, общая теория информации и семиотическая теория, но и они не вполне годятся. Точнее сказать, вполне не годятся. Сплошная технология, никакой общей схемы. Да и какая, к черту, может быть схема в мире, где означаемое и означающее ежесекундно меняются местами?

- Никакой, - ответил я. А что мне оставалось?

Мы еще немного поговорили и стали прощаться.

- Спасибо, что зашли, - сказал Валентин, пожимая мне руку.

- В следующий раз надо бы принести ему книг. Контрабандой. А то, того и гляди, превратится в овцу, - предположил я, закрывая за собой прозрачную дверь больничного корпуса.

- Странная у него болезнь. Потеряться где-то в информационном потоке – это…

Она не закончила фразы.

- Так обычно, ты хочешь сказать? – спросил я.

- Да. Так обычно.

Мы выкурили по сигарете, сидя на скамейке в тени деревьев. Чуть вдалеке, с трудом пробиваясь сквозь игольчатое покрывало сосен, солнечные лучи ложились на землю нежно-зелеными пятнами. Было решено возвращаться пешком.

Аллея теснилась между двумя рядами высоких кленовых деревьев. Слева и справа то и дело мелькали фасады однообразных жилых домов. На веревках сушилось белье. Во дворах старики, давно ставшие частью этого захолустного пейзажа, не спеша играли в домино. Запустение, царившее здесь повсюду, казалось древнее самого царя Шахрияра со всеми его неисчислимыми невестами.

Она внимательно рассматривала собранные листья: их идеальные контуры, легчайшие цветовые переливы и полутона. Она вглядывалась в причудливую паутину прожилок, словно в линии судьбы на ладони, и увлеченно читала в них свое прошлое и будущее.

- Зачем ты делаешь это? – спросил я.

- Прошлое, чтобы случайно не ошибиться и не забыть, кто я, а будущее, чтобы не бояться делать то, что действительно важно, - не задумываясь, ответила она.

- И ты правда веришь в то, что по кленовым листьям можно прочесть судьбу?

- Конечно. Судьбу можно прочесть в чем угодно. Надо лишь уметь читать.

- Как это, в чем угодно?

- В камнях, в коре деревьев, в земле, небе, полете птиц…

- А как ты это делаешь? Если не секрет, конечно.

- Сколько себя помню, я всегда искала тайные знаки во всем, что видела, слышала и к чему прикасалась. Как будто кто-то или что-то постоянно посылает мне эти персональные послания, а я прилежно нахожу их и рассортировываю по ящичкам внутри своей головы, чтобы потом подумать. А зачем мне это, я никогда не задумываюсь. Просто знаю, что это правильно. Да и к тому же, так жить интересней.

Какое-то время мы шли молча.

- Знаешь, я тут подумал, может, это твое знакоискательство помогает тебе не потеряться в том информационном потоке, о котором ты недавно говорила. Что-то вроде спасательного круга. Или компаса.

- Наверное, ты прав. Что-то вроде спасательного круга со стрелкой, безошибочно указывающей на север.

- А что с драконами? – не удержался я.

- А драконы всегда рядом. Они приносят самые важные послания.

- Эдакие v.i.p.-почтальоны.

Она звонко засмеялась:

- Точно!

Прозрачный полдень опустился на город. Под ногами тихо перешептывались листья, а небо над нами – голубое небо без начала и конца – казалось, было готово навсегда исчезнуть в вышине. Небу, смертельно уставшему от скучных похожих друг на друга дней, хотелось вырваться, но ломаные линии телевизионных антенн на крышах старых кирпичных домов держали его крепко. Позади оставались мосты, зияющие пропасти, перекрестки улочек с односторонним движением, спящие в своих будках железнодорожники, старики, играющие в домино на залитых солнечным светом столах… Постепенно забытье рассеивалось – сами того не замечая, мы пересекли невидимую границу сонного царства: широкие проспекты пестрели нарядно одетыми людьми, то и дело нам попадались влюбленные парочки, их приглушенный разговор заглушался грохотом машин; нас обгоняли спешащие в школу дети с огромными ранцами, их родители радовались обеденному перерыву – день за днем привычная суета большого города отвоевывала себе все новые и новые пространства.

На остановку возле Театральной площади мы вернулись в начале третьего.

- В институт мы уже опоздали, - сказал я. – Здесь неподалеку есть место, где готовят хороший кофе. Какое направление указывает тебе твой внутренний компас?

- Пойдем в кофейню, - ответила она.

Вообще-то это была не кофейня, а старое кафе, загадочным образом приютившееся с торца фешенебельного ресторана восточной кухни. Заглядывали в него разве что студенты-художники, да и те только потому, что училище искусств находилось через дорогу. Публика посолиднее, разумеется, предпочитала ресторан. В тот день кафе и вовсе пустовало; студенты, по всей видимости, не могли оторваться от своих гипсовых голов. Мы заказали два кофе и обосновались за столиком у окна.

- Хочешь о чем-то спросить? – произнесла она после затянувшейся паузы.

- Да. Можно?

- И о чем же?

- О той стрелке, что безошибочно указывает на север.

Молчание.

- Может, это звучит странно, но я и сама пока не до конца понимаю, на что она указывает. Куда я иду? Просто иду – и все. Я знаю только: стоит мне начать сомневаться, случиться что-нибудь страшно нехорошее. Так уже было однажды, совсем недавно. Я тогда любила одного человека, мы хотели пожениться. Мне было так хорошо, что я поверила: вот оно, то, к чему я стремилась. Поверила, что счастье и есть конечная станция, и дальше ехать уже некогда. И что же ты думаешь? Через неделю он собрал мои вещи. Скорее всего, он не был плохим человеком. Просто он не знал другого способа сказать «прощай». Он даже подбросил меня домой на своей машине. И когда я снова осталась одна, от моей вчерашней уверенности и следа не осталось. Поздно вечером я разбирала свои вещи и раз за разом задавала себе тот самый вопрос, что задаешь теперь ты. Легла спать, так ничего и не придумав. А знаешь, что случилось под утро? Под утро прилетел дракон: такой огромный, с яркой блестящей чешуей, длиннющими седыми усами и неземной красоты жемчужиной в лапах – постучал хвостом в стекло и кинул в комнату ворох кленовых листьев. Листья были такими прекрасными, что я сразу поняла: он принес их из небесных кленовых садов, что окружают со всех сторон нефритовый дворец Бессмертных. Это ли был не знак? И тогда я поняла свою ошибку; поняла, что никогда нельзя закрывать глаза; даже если думаешь, что некуда больше идти, все равно надо держать глаза открытыми. С той поры дракон у меня – частый гость.

- И что же ты прочла в тех волшебных листьях? – спросил я.

- То, что прочла я, - это совсем не то, что прочтешь ты, когда дракон постучится в твое окно.

- Дракон может прилететь и ко мне?

- Он обязательно прилетит, если твои глаза будут открыты. И дело здесь не в том, веришь ли ты в драконов или нет. Гораздо важнее, сумеешь ли ты их увидеть.

Солнце не спеша клонилось к закату. Возвращаться домой почему-то не хотелось. Еще несколько часов я бродил по улицам в одиночестве: заглядывал в витрины магазинов, курил сигареты и любовался прекрасным осенним вечером. Люди возвращались с работы, автобусы были забиты людьми. У входа в парк старик аккуратно складывал в сумку непроданные книги. Вот уже лет десять этот старик не покидал своего места. Каждое утро он появлялся здесь с неизменной тележкой и сумкой, набитой литературой. И хотя я никогда не видел у его лотка ни одного покупателя, старик и не думал бросать торговлю. Когда я подошел ближе, на лотке оставалась одна-единственная книга. Гань Бао «Записки о поисках духов» - прочел я название. С обложки на меня смотрел пугающего вида дракон. Дракон парил в бело-голубых облаках и крепко держал в когтистых лапах неземной красоты жемчужину.

- Я возьму эту книгу, - сказал я старику. – Вы случайно не знаете, что означает эта жемчужина в лапах у дракона?

- В даосской иконографии дракон с жемчужиной символизирует энергию космоса и человека, - ответил старик.

Вернувшись домой, я раскрыл «Записки…». Упоминание о драконах у Гань Бао встретилось дважды. Оба отрывка обнаружились в двенадцатой цзюани. В одном из них рассказывалось о том, как дракон в благодарность за исцеление избавил от засухи деревню. В другом дракон, а точнее сын дракона, спасал старуху из провалившегося города. Прочтя эти главы, мне вдруг стало казаться, что я вот-вот додумаюсь до чего-то необычайно для меня важного, но вожделенная мысль с каждым моим усилием уходила на шаг в сторону и мне никак не удавалось схватить ее за хвост. С огромным трудом отогнав от себя это наваждение, я решил больше не думать о драконах. По крайней мере до утра. Я снова раскрыл «Записки…» и стал читать с самого начала… По всей видимости, я крепко заснул где-то на двухсотой странице. Всю ночь с неподдельно китайской жестокостью меня терзали даосские отшельники и лисы-оборотни. И хотя нечисть не давала покоя ни на мгновение, я загадочным образом проспал до самого утра. Меня разбудил не громкий, но настойчивый звук. Первые минуты я пребывал в мрачной уверенности, что это лисы-оборотни, которым все-таки удалось прогрызть нору в моей голове. Но это были не они. Я посмотрел на будильник. Будильник остановился восемнадцать часов назад. «Странно…» - успел подумать я, прежде чем все понял.

Стоит ли говорить, что таинственный звук был ни чем иным, как легким дребезжанием оконного стекла?

Сентябрь 2005 г.