Литературный Олимп

Екатерина Крутихина

Есть черная роза… где?... там… где-то там. И вся моя жизнь сейчас делится на отрезки дороги до нее, возле нее и после нее… Дорога… это неподходящее слово. Я бреду топями, скольжу по темным и мокрым подземным коридорам к светящейся точке, продираюсь сквозь колючие ветки забытых лесов. И какие-то тени вокруг… то хватают за рукав, то толкают в ненужную сторону, то закрывают двери… говорят со мной, зовут и приходится терять драгоценное время, порой удается и отмахнуться, но чаще – иду по их подвесным дорогам, делаю вид, будто увлечена их маяками. Еще нужно с ними говорить, притворяясь, что понимаешь их речи, разделяешь суждения или спорить, отстаивая первую пришедшую на ум мысль. А как можно спорить или соглашаться с надписями на песке, если поверх одной можно написать другую, а потом третью, веруя в безусловную поддержку со стороны песка?

Тогда и я понимаю: нельзя наглядеться на Нее досыта, нельзя сделать Ее своей. И осторожно вдыхаю Ее запах, цвет и форму, ломанные линии бутона, холодную бархатистость лепестков… и потом ухожу. Ухожу петлять по безлюдным переулкам, чтобы еще когда-нибудь вернуться. Нельзя выпить. Ее запах до чистоты, нельзя присвоить. Ее образ – он бесконечен. Но только – вне меня. Если проглотить росу с Ее лепестков или Ее саму, чтобы она была всегда со мной, я боюсь, что вдруг в серых песках моего сердца эта Роза не приживется, не возродится и не расцветет? Это будет смертельно для моей души, это будет Последняя катастрофа. И поэтому я ухожу раньше, лишь заполучив брызги Ее эфира, втирая их себе в кожу. Я ухожу с безоглядной верой в то, что нам Суждено встретиться, и в то же время – безо всякой надежды на это. Хотя на первых шагах мне, одурманенной Ее знаками, Ее сиянием, Ее близостью, приходят в голову глупые мысли: может, стоит выкопать Ее, перенести из этих тайных зарослей к себе на подоконник, может, стоит вырубить сами заросли, насыпать светлым кварцем дорогу и поставить возле цветка табличку: «Моя личная любимая роза»… постепенно, по удалении, я отрезвляюсь, оборачиваюсь и склоняюсь в намасте. Только живи, только цвети!.. Ты увянешь, замрешь на холоде, станешь пронзительно печальной, призраком – зимой, а когда согреешься и напьешься весенних земных соков, Твои листья вновь зазвенят. И Ты отдашь мне эту бесполезную и бесценную радость. Только живи…

И как я могу тревожить Твоих сторожей, ломать ветки, топтать листья? Как я могу прерывать связь внутри Единого: Тебя и того, что Тебя держит на Земле?

Роза эта – чудо. И, конечно, не мое. Чудо, принадлежащее своей заоблачной запредельной чудесности. Ты луч некоего непознаваемого отсюда Солнца. Но, даже не видя его, только греясь мгновенья в его луче, я обретаю счастье вселенной.

И стало так, что закрылись пути, расщелины преградили путь, и колыхалась в них пустая Мертвая вода, вода из Леты.

И было так, что я ждала, терзалась и таилась, и каждый день звала и ждала. И я увидела, я отыскала, хотя искала с меньшей надеждой, чем слепой искал бы иглу в лесу. Радость моя, первая черная моя радость! Роза моя, я клялась на той дороге, где видела трех черных кошек, обернувшихся тремя испытаниями, ни одно из которых я не выдержала. Но они были… Они во мне и теперь. А клялась я себе или кому? даже не понимая, какое обещание даю и что взамен прошу… И теперь, моя Черная Роза, я знаю: ты хранишь меня. Хранишь жестоко, но верно. Твои шипы, несущие вверх Твою красоту и мое восхищение, прижились в моей душе, и видны даже, наверное, снаружи. Они ревниво хранят свое одиночество. И я, тихий садовник, могу ухаживать за другими садами и цветами, но глаза мои, как стрелка компаса, мое сердце, то, что слева, то, в котором серебряный туман и сумерки, - обращены на тебя.

Я не могу стать другим цветком, чтобы вечно пребывать с тобой – мы были бы наравне, нам нечем было бы притягиваться друг к другу. Мы были бы горделиво слепы.

А сейчас есть непреодолимая даль, эта разница, и, главное, эта тайная клятва – вот что питает Красоту.

Это не дает мне покоя, а покой значит забытье и недвижимость, я боюсь спокойствия, и всеми силами бегу от него. А бегу – к другим. Бегу, зная, что куда бы ни направилась, я устремляюсь только от себя и только к себе. Но напряжение силовых линий, лежащих на золотых дорогах к Тебе, обжигает мои нервы, заставляет одуматься: я пытаюсь избегать стереотипов, боюсь шаблонов, как верного пути с спокойствию. Так Ты спасаешь меня и от обыденности, подавая знаки острием в сердце, и от суетного отчаяния, когда мой бег от покоя оборачивается разочарованием и печалью.

Свет мой, порой мне кажется, что я должна прощаться с Тобой каждую минуту. Если я вдруг умру или потеряю рассудок, не успев попрощаться с тобой, или же мы опять заблудимся в этом страшном муравейнике, я стану Вечным Жидом. Ангел с истертыми крыльями и медяками в лоскутной сумке – это мой ангел, мой образ. Ему нет конца пути, у него за плечами – пройденный и пустой мир, а ему вновь придется идти туда, чтобы искать и все же найти Тебя, моя Черная Роза!...

* * *

На дым коричневых угольев

Не мне накрытого стола

Я осыпаю пламя солью

Из рук, нагретых добела.

А ночь хрустальным шаром стала,

Где сны роятся все скорей,

Из раскаленного металла

На лужах брызги фонарей,

Цвет звезд, как спирт, осушит всхлипы,

Обманы опадут песком -

Я выйду в ночь со светлым ликом

И мандариновым листком.

Меж слов и яви легкой лодкой

Под серым парусом в туман

О, как я ускользаю ловко,

Оставив счастье колдунам!

рис. Елены Федосимовой, 10-г класс

* * *

Там, где иней замерз одинок,

Там холодное солнце звучит,

Там сухой самый смертный песок,

Там прощения не получить.

Там, где сердца задумчивый линб,

Спит мой тихий невыросший сад,

Там на стрелках часов херувим, -

Мой забывшийся бледный солдат.

Из шнурков тьмы божественных букв,

Из серебряных строгих лучей

Мне соткал безымянный паук

Скит надежный, пустынный, ничей:

Там Омега и Альфа - следы,

Там сны ангелов бродят впотьмах,

Отражать - назначенье воды,

И молчать - назначенье ума.