Литературный Олимп

Алексей Кошкин, выпускник школы № 28, студент КГМА

Житие Грегора Менделя

(Контекстуально-временное повествование от 1-го лица)

Вместо предисловия

Будем откровенны и станем разговаривать на как можно более тезисном языке… Человек во все времена один и тот же, следовательно , и страхи у него почти что одинаковые. Здоровый человек в простой жизни почти бесстрашный, обязательно, явно или подспудно, будет трепетать перед страхом безвестнос ти своей и забвения после смерти и сопоставимо с этим, боится наш всегдашний герой еще и алиментов (точнее их уплаты). Про алименты я сказал исключительно ради того, чтоб неискушен ный в самопознании читатель понял - на что похож страх безвестности… Зародилось сие психологическое явление тогда, когда отдельные члены человеческого стада начали подозревать своих соплеменников в большей одаренности и большей полезнос ти для истории человеческого рода. Не знаю, как у вас, а я прямо так и вижу этакого неандертальца Васю, жующего сопли и мотающего на грязный кулак завистнические слезы; он улюлюкает, ворчит и как бы говорит сквозь века на своем неандерта ло-гейдельбергско-краманьонском наречии: Петька этот - выскочка и урод… И за что это его даже после смерти ценят? Всего-то - изобрел каменный молот… А досадно, блин, что я до этого не додумался… И вот скоро я умру, и никто даже не вспомнит, что был на этом свете Вася-неандерталец; разве, что какая-ни будь бездарь - палеонтолог - откопает в зыбучих песках Неандера мою нижнюю вставную челюсть и продаст ее в Штаты за штуку зеленых… Но ведь я этого уже не увижу. Грустно… но что делать - се ля ви.

Часть I.

Фенотипы

Alma mater (день первый)

Едва Грегору стукнуло 17, жизненные обстоятельства и личная заинтересованность в образовании толкнули его в иезуитскую семинарию, дабы во 2-й половине 19 века истории обновленного Новой эрой человечества, постигать все то, что было накоплено умными и не очень людьми и собрано в семинарской библиотеке.

* * *

Келья в общаге имела площадь 6х7=42 м2, и в ней помещалось , кроме Грегора, еще двое семинаристов. Три кровати, столько же тумбочек и стульев и дубовый стол, сохранившийся еще со времен инквизиции и поэтому называемый жильцами разделочным.

- Я помню тот сентябрьский день, когда вошел в келью…На меня дунул дух учености, так по крайней мере показалось . На самом деле это пахло плесенью и нестиранными уже 3 недели носками Пия Аврелия.

- Здорово, чувак; откель тя сюда приземлило.

- Я из Праги, - отвечал я огромному верзиле 2х2 в плечах, больше походившему на вышибалу стрипбара, чем на будущего пастыря доброго. Однако позднее я узнал, что Эразм Филолог - милейший человек, имеющий свои маленькие (и не очень) слабости.

- Прага - город Гашека, Швейка и всех алкашей и шизофреников в Европе… А погоняла у тебя есть?

- В детстве меня звали Жора Очкарик, а сейчас проклика ли Гриша Горох.

- Почему Горох? - проснулся у окна не совсем трезвый Пий Аврелий. - Уж не склонны ли Вы, друг мой, к метеоризму?

- О Святые Небеса, двух пердунов мне не вынести, - показал свою первую слабость верзила Эразм.

- Нет, нет… Меня прозвали так за то, что я из плевалки при помощи данного овоща выбил глаз у учителя древних языков.

- Ну ладно, членовредителя мы как-нибудь стерпим - располагайся ближе к мойке, коллега…

Позднее я узнал, что «коллега» - это вовсе не атрибут общагского этикета, а всего-навсего подсобная должность низшего по иерархии…

В мои добровольно-принудительные обязанности входило: а)мыть пол в келье; б) дежурить за всех по кухне и по коридору , и наконец , в) ходить в город за жратвой для Эразма, потому что, видите ли, он болен язвой желудка…

Я не роптал, а просто стал курить табак, пить дурной самогон местного семинарского разлива и, спасаясь от беспросветно сти бытия, искать утешения в женском обществе (естественно за стенами семинарии).

И весь этот ужас влияния средневековой педагогики продолжался ровно пять лет. Однако и в этом безвыходном существо вании были свои радости.

Интерполяция

«Gaudeamus»

Темень октябрьского ночного окна бывает подчас столь же непроходимой , сколь глупость начальника ЖЭКа где-нибудь на севере Восточной Совдепии. Семинарский двор выстилали тонны павших и гниющих , как апокалиптические трупы, листьев огромного дуба. Назавтра нужно было все это убрать, готовились к приезду епископа и попечителей учебного заведения. Эразм храпел, как недобитый фриц; Пий Аврелий читал Поль де Кока и время от времени пускался в рассуждения о бездарности как таковой, так и женского пола в частности. Тотальная глупая скука пронизывала все наше естество , подобно лучу Рентгена…

- К черту этих претенциозных немцев! Гришаня, Эврика - мы сегодня идем предаваться римским забавам , - оживился Пий Аврелий, - У нас в Италии говорят - Omnia stenka дырку habet…

Спускаясь по веревочной лестнице между седьмым и шестым этажами , я остановил свой слух на пьяных размышлениях какого-то студента-богослова:

- Непременно у Понтия Пилата была мигрень… Поэтому, дети мои, относитесь к жизни проще».

- Лаврентий, уже пора спать, а то завтра пропустишь лекцию по экзегетике.

На эти слова, донесшиеся с верхнего этажа, Лавр-Отличник отреагировал , как на угрозу атомной бомбардировки , и мигом исчез…

- Совсем малый того, эт все потому, что его Врунгильда отшила…

- Лжешь, черносотенец… Это мне, как индивидууму высокодуховному опостылела ее всегдашняя глупость , - Лавр сказал это довольно спокойно, видно уже не в первый и не в последний раз ответствуя выдержкой на провокацию.

Волей-неволей, а по мере нашего путешествия Spleen покидал мое трепетное юношеское сердце и вновь становился самим собой, то есть англоязычной селезенкой…

Omnes virgines

- Видишь ли, Гришаня, вся наша жизнь сводится к дуновениям тлетворных ветров… Замысел свободы во все времена трактуется нами в соответствии с нашими временными архетипчиками. Наверное, ты - мой молодой собрат, посчитаешь мои слова слишком житейскими и приземленными, но у меня есть достойное оправдание - я всю свою жизнь (пожалуй , до прошлой весны) потратил на созерцание… Наблюдал материю и дух, падение и святость . И, наконец, пришел к выводу: человек обязан быть простым, циничным и свободным на том поприще, которое себе избрал - только тогда он сможет увидеть законы бытия, пути к нравственному совершенству и вообще - движимость жизни. Сейчас мы с тобой учимся добывать свободу, воруя ее у этих замшелых цитаделей схоласти ки и ложной (должно быть) святости общагских уставов…

Цинизм же, Грег, добывается отнюдь не высокомерием и не тщеславием, а неукротимой природностью. Наши отцы-иезуиты верно доказали теорему цинизма со знаком плюс…

Что же касается простоты - тут уж я могу сказать одно - это дело природное и…

- Генотипическое?

- Какое?

- Что? Нет… так, сорвалось необдуманное, продолжай же, Блаженный, - но Пий замолчал и опустил свой жестикулирующий перст; а пару сотен шагов спустя, как бы выдохнул - Пришли.

* * *

Войдя в классические интерьеры «салона» , я воплощено и явственно ощутил не то полумрак адских преддверий, не то запах самодостаточного разврата…

Недоумение усиливалось по мере спора, который затеял Пий и упоминавшаяся ранее Врунгильда - девица пудов восьми весом с лицом ястреба больного паротитом и плечами Арнольда Шварцнеггера… На Врушке-толстушке (так звал ее Пий) явно отмечалось духовное влияние Лавруши.

- Доказывай - не доказывай, а не будь Господа Бога, не был бы так сладостен наш сегодняшний демарш с восьмого этажа семинарской общаги, - верно, Гриша?

Я профанно кивнул и вновь потупил в половик свой неискушенный взгляд.

- Если бы Святому Фоме не в чем было сомневаться , средневековье до сих пор цвело бы буйным роскошным цветом. А вы, аббаты-ренегаты все помешались на своей логике… Мне, в принципе , доказательства не нужны, я хочу лишь купаться в океане неистощимого внимания и… взаимности.

- Ну, ну, Вру, не пугай коллегу, ему еще завтра гигиеной двора божьего заниматься , - ехидно заступился за мою смущенную личность Пий.

Мгновение спустя, в «салон» впорхнуло еще два легкомыс ленных создания… Лапландско-мифическая громада триацилгли церолов и интеллектуально-казуистических сентенций по имени - Врунгильда представила их как Аннет и Катрин.

- Ох уж эта отжившая мода на все французское , - прокомменировал Блаженный.

* * *

Не столь высокая, сколь до невнятности форм вытянутая в веретено, с темными и прямыми, словно парализованные ужи, волосами, лезущими из головы вместо мыслей и сколь-нибудь стоящих суждений; Аннет с первых мгновений зарекомендовала себя бесстыдной буйной истеричкой… Единственной совершенной (в каком-то смысле) частью ее бренного тела были карие нездешние глаза, как бы предварявшие трагизм ее никчемного бытия.

Речь ее состояла более из эмоций; динамики переключения симпатических и парасимпатических влияний подкорки, нежели чем из сколь-нибудь стоящих и вразумительных слов и предложе ний. Вместе с тем она непрестанно пыталась предстать созданием поэтической и вообще творческой природы… С первых минут своего появления она без малейшего намека на общественные приличия овладела душою, разумом, сердцем и коленями Аврелия…

- Аврик, - ты мой бессовестный палач, зачем не пишешь своей павшей звезде, отчего оставил ты всякое волнение в сердце твоем о моем жаждущем естестве… Без твоего внимания я томлюсь как…

- Неснесенное яйцо, - продолжил Пий, и я понял, что это был урок цинизма.

Вместо того, чтоб оскорбиться, неуемная Аннет дико расхохоталась и после этого уединила с собой созерцателя жизни за ближайшей дверью.

Категоричностью суждений своих об Аннет я, наверное, обязан юношеской неопытности в ловеласных делах да еще и восприимчивости и насаждаемой семинарской гимофобии, которая, будучи утвержденной в Ватикане, оставалась приоритетнейшей частью нашего обучения. Впоследствии оказалось, что Аннет не так глупа, не так бесформенна и не так истерична…

* * *

Нужно ли говорить почтенному читателю, что я во все это время параллельно фэйс-контролю и психоанализу фигуры Аннет был занят налаживанием внешнего контакта с Катрин…

Несколько раз мой взгляд, которому я тщетно пытался придать некую гормональность, умеренное бесстыдство, казавшиеся мне эквивалентами мужской привлекательности, был повержен на «персидскую» синтетику производства фирмы «Ферганаширпотребко операция» , когда-то изготовившей палас для этого чистилища семинарских душ.

Веселое, светлое и идеальное с геометрической точки зрения личико Кэт украшенное ярко-бирюзовыми, почти апокапликтичес кими пронзительными глазами…

Вы думаете, что я начну противопоставлять Катрин и ее облик облику Аннет?... Я почему-то думаю, что это напрасно.

Ее глаза я не смог разгадать никогда. В них действительно было так много горнего, невещественного, порывистого и вместе с тем удивительно человеческого, слабого и несовершенного…

Следуя установкам святошной субкультуры провинциаль ного католицизма образца конца 19 века, я невольно сравнивал, увиденных мною лиц женского пола с изображениями на фресках… Аннет я расценивал как грешницу, за свою бурную деятельность попавшую в ад и там мучимую глубинами ожившей метафизики змей, выползших из черепа, гвоздей и червей, пронизывающих тело…

Кэт, в свою очередь, напоминала благоверную царицу, воспринявшую христианство как путь к Новому Царству, особо не размениваясь на аскезу. Ее волосы не были по моде собраны в классическую прическу и не создавали образ человека-сфинкса, а просто ложились на спину, отливая светло-пшеничным теплом лозного брачного венка, наподобие тех, что носили молодожены на рассвете средневековья в Элладе.

Что еще покорило меня в ней - так это соответствие форм телесных тихому и кроткому ее, впрочем слегка параноидальному складу личности. Иначе говоря - ее вторичные половые признаки и степень их выраженности говорили о том, что девица сия вполне объективно способна оценивать себя, а так же отношение к себе окружающих…

- Анюта в последнее время странно себя ведет, говорит о какой-то мировой революции, марксизме , - очень ровно и вместе с тем убедительно почти пропела Катрин.

В этот момент (когда речь дошла до марксизма) наши метафизические очи духовные сблизились. Сердце мое испытало какую-то легкость бытия, уловленную с края ее ресниц, а вслед за ней и то, что гораздо позднее пошлые медики-физиологи назовут симпати ческими влияниями… Якобы какой-то там адреналин правит мерилом нашей духовной сущности - O tempora, o mores!

Наше время в астрономических часах пролетело мгновен но, уже пора было возвратиться под родные дубы, а я все еще не мог понять ни тела, ни ее сердца, ни души… так и не смог никогда.

Мы незначительно болтали о Достоевском, вспоминали старика Стендаля… Я видел, что Кэт все действительно читала, но то ли давно, то ли это все не оставило глубинных следов в ее эстетич ной головке. Одно я понял ясно - ей очень интересна психология как таковая, точнее - она преклонялась перед человекопознанием, а может быть, просто пудрила мозги будущему пастору, совращая его на путь беззакония.

К утру, несмотря на первично чисто сексуальную взаимосвязь, мы были по-старомодному, но с декадентским подтекстом влюблены друг в друга.

* * *

- В твоих глазах Апокалипсис.

- А ты не пробовал прочитать еще какую-нибудь литературу…

- Просто в них я вижу явственнее, чем где бы то ни было, красоты предсмертного часа и предзнаменование великой и неотвратимой Вечности.

- Вот, все вы такие, умники, блин; все стремитесь обесценить живое, горячее, может даже любящее и заработать на росте акций дешовой макулатуры вашего собственного сочинения. И потом тот, кто писал Апокалипсис по крайней мере видел то, что описывал (несколько раз повторил, что видел и слышал), а ты - ну видел ли ты, дурачок смерть и Вечность?

- Тогда я замолчу и представлю время и пространство для того, чтоб мы, по-первобытному вкусив друг друга ушли каждый в себя с чем-то новым, доселе необъяснимым; я - с Апокалипсисом глаз; а ты - бери, чего отыщешь.

- Нахальный и глупый святоша, но главное твое достоин ство в том (нет, вовсе не в этом), что ты как-то по-новому до смеха интересен. И если вдруг ты на своем пути повстречаешь Человече ство, Вечность, то предстанешь перед ним и именно таким.

- Голым и многогрешным?

- Нет, непременно смешным, свежим и новым.

- И Оно меня не забудет?

- Никогда.

- А ты?

- Я не знаю… Но это пока, нам нужны еще сюжеты, инсинуации, перипетии, быть может, даже эпос… А я - всего лишь девушка двадцати двух лет от роду… Словом, пиши, заходи, но только не опьяней от моей «непонятности».

Эрготерапия

или Somnambula palustris

Ох уж мне это женское самомнение… Пьянеть - так уж от чего-нибудь спиртного. Однако благодаря Кэт, я впервые столкнулся с сильнейшей психоэмоциональной зависимостью…

При дохлом свете стеаринового огарка я пытался искать полотно любовных признаний, но вскоре вынужден был рвать его на мелкие куски оттого, что никак не удавалось мне преодолеть даже в этих эпистулах опиум школьного богословия и… Апокалипсис… Заканчивалось все тем, что я царапал записку примерно следующего содержания: «Катюха, увидимся на углу N-ского проспекта и M-ской улицы завтра в 2300… Место встречи изменить нельзя». Ну не мог я обойтись без цитаты…

В конце 19 века до святых отцов-иезуитов дошло, что пора бы интересоваться любовными делами, не своими, так хоть своих подопечных.

Как назло, почтальон мой, нанимаемый за 1 реферат по философии в месяц по прозвищу Годзилла, несмотря на внушитель ные габариты оказался человеком нищего духа и слабой психики. Так что, когда наш препод-философ падре Кириак (в просторечии Кирдык) предложил ему автоматически поставить экзамен , Годзилла сдал меня, Пия Аврелия, еще пару десятков незадачливых ловеласов со всей семинарии да и зимнюю сессию на отлично при том, что был туп, как сибирский валенок.

* * *

25 минут двенадцатого. На Набережной поднялся пронизывающий все естество ветер. Ему, свободному по природе, было плевать на то, что несчастный студент Мендель через пару секунд такого холода просто двинет кони.

Маленькие мраморные ручонки в лайковых перчатках закрыли мои глаза.

- Ку, Ку - пропела мисс Непонятность. Мне хотелось нецензурно выразиться, но святой патруль (далее СП), пасший меня для того, чтобы взять с поличным, предвосхитил сие мое злостное сквернословие.

- Именем сам знаешь кого, ты арестован…

- Катрин, любимая, я вернусь!

- Обязательно, Гри…

Холодное январское эхо украло этот опоздавший на полчаса голосок, я же был уверен, что мне известна и любовь, и свобода , и цинизм (в какой-то степени). Однако в холоде и пурге темных скользких улиц ребята из СП поведали мне об еще одном предстоя щем знакомстве - с Кирдыком…

* * *

Окно на третьем этаже педагогического корпуса… Из долгих наблюдений за ним можно было сделать вывод, что свет в нем никогда не гаснет. И на этот раз длинная ночь видела стеарино вое пламя кирдыковой ненависти к человеческому пороку.

Абсолютно лысый кюре - природный эпилептик и подневольный фрейдист - раскуривал гаванскую сигару в полном молчании, когда к нему в келью втолкнули Менделя. Восьмикратные увеличительные линзы бюрократических очков в «роговой» оправе заменяли в нем и глаза, и взгляд, и сканирующий рентген для выявления греховной сущности в пасомых.

- Ну-с, мусью Казанова, что новенького… Говорят… прохладно.

Я же ожесточенно молчал с видом, показывающем то, что говорить я намерен отнюдь не о погоде.

- Моя фамилия Мендель.

- Тем лучше для Вас. Присаживайтесь.

В это мгновенье на столе у Кирдыка возникли какие-то бумаги, извлеченные им из сейфа. Я догадывался, что это копии эпистолярного жанра, оказавшиеся здесь по воле Годзиллы.

- Вот, сударь - полюбуйтесь и поучитесь у старших коллег как нужно писать амурные послания, - кюре закинул ноги на дубовый стол и с непреодолимой похотью в физиономии стал зачитывать «перлы» полные довольно обыденных метафорок, анатомо -физиологических подробностей и всего в том же духе.

- Святой отец, а Вы не думали, что я, быть может, - большой оригинал?

- Не думаю, скорее Вы - циник-недоучка… Ну, хватит разводить нюни, короче, или ты - хрен моржовый все зимние каникулы вкалываешь на торфоразработках «во благо святой обители» или даешь мне «взаймы» 300 баксов, и я забываю о твоем существовании.

- Да пошел ты, анахронизм лысый.

- Как пожелаете, сэр… - Кирдык вызвал СПшников и они поручили мне вымыть три коридора, столовую и лестничные пролеты с первого по пятый этажи. Наутро я, поверженный в прах, ничком лежал в своей келье возле умывальника.

* * *

- С боевым крещением тебя, Somnambula palustris, - разбудил меня баритональный бас Эразма-Филолога.

- Что? - изнемогающе не понял я.

- Болотная Сомнамбула… Давным-давно, когда Кирдык только пришел преподавать в семинарию и придумал засылать инакомыслящих на торфоразработки, один фраерок вроде тебя решил пойти по бабам… Застукали , бабок нет, а зима выдалась холодная… Застудился на этих болотах да и помер, Царство ему Небесное. Списали на несоблюдение правил техники безопасно сти, а упокоения душа его не обрела, и ходит отныне дух его по болотам, улюлюкает, материт почем зря Кирдыка и ломает технику, - заключил Эразм.

- Да уж - интересная судьба, а главное поучительно, прямо апокриф какой-то, - вмешался Пий, прикладывающий лед к фингалу под правым глазом, подаренному СПшниками, заставшими Блаженного в ту ночь на «маевке» у Аннет. - Ну ничего, торф - наше богатство, да и Somnambula работает только по полнолуни ям, или когда все напьются… Технику, конечно, ломает, а в остальном - нормальный пацан, только чуть-чуть привидение… Живы будем - не помрем.

За этот день я выработал из себя столько человеко-часов, сколько за всю оставшуюся жизнь: убрал листья дуба со двора, начистил полтонны картошки и вымыл окна с нашатырем на всем родном 8-м этаже…

А до каникул оставался последний экзамен - философия, которую я, как ни странно, все же сдал… Видимо, торф для Кирдыка был важнее, чем личные обиды. При всей одиозности рабского своего положения я вдруг обнаружил, что из моей страстной зависимости от личности Кэт исчезает дурная и навязчивая патологич ность ложной мистической поэтики… Мне просто радостно было сознавать, что она есть и ей лучше, чем мне…

(Продолжение следует)