Гость Парнаса

Сергей Кондраков, гуманитарная гимназия

My Pushkin

Часть первая

Предпраздничная

Дело было в июне, тогда еще праздник был. День рождения поэта. Поэта русско-африканского и во всех отношениях замечательного. А стукнуло ему ни много ни мало - 200 лет.

Между тем герой наш, Евгений, жил где-то на Мойке, служил в департаменте юстиции, а в свободное время любил покурить гашиш. Вот и теперь, не будучи почетным членом клуба Т.Готье, он без малейшего на то сожаления выпускал колечки ароматного, но слегка горьковатого дыма, сидя на кушетке в гостиной.

В ту пору стал являться Евгению неведомый гость. Сперва, как водится, по ночам (так уж их племенем положено), потом по вечерам, а раз прямо посреди обеда. Было это так.

Евгений как раз приканчивал вторую порцию растворимой лапши "Доширак", как вдруг дверь в гостиную отворилась, и вошел ОН. Ложка выпала из рук сама собой. Вошедший засмеялся. Одет он был в черный фрак с перекинутым через плечо красно-зеленым покрывалом; зеленые (под стать накидке) глаза и пышные бакенбарды венчали всю его невысокую фигуру. Пушкин по всему! Итак: вошел, остановился, сел на табурет, руки на стол положил. Тонкие пальцы кончались длинными ногтями. Побарабанив ими по столу, Пушкин протянул руку Евгению:

- Пушкин, - представился он.

- Евгений, - ответил Евгений, пожав ему руку. Рука была горячей и легкой.

- А город уже не тот, что был прежде, - заметил гость. – Сколько огней, неоновых вывесок, рекламы. Былого света вот только нет, да и не жаль! Эх! Однако, как же весело было в году эдак-так 31-ом! Сегодня бал? А завтра будет два? Бывало, я еще в постеле, ко мне записочки несут… Впрочем, что это я? Вы, наверное, сами читали.

- Читал, ответил Евгений, ошарашеный. – Александр Сергеич, а мне казалось… вы… вас… на дуэли… того? – блестнул глубокими литературоведческими познаниями Евгений.

- Того! – отрезал Александр Сергеич. – Ну и что же? Скучно мне стало. Что сегодня в театре?

- "Моцарт и Сальери", - неожиданно для себя воспроизвел содержание афиши Евгений.

- "Гений и злодейство – две вещи несовместные…". Хм, где-то я это уже слышал, - молвил Пушкин. – Так что же? Сходим, непременно сходим, во сколько?

- Не знаю.

- Как не знаете?

- Так не знаю.

- Надо знать. Позвоните что-ли. А лучше я сам, где у вас телефон?

- В гостиной.

Пушкин прошел в комнату, снял трубку и набрал номер:

- Добрый день. Скажите, пожалуйста, в котором часу сегодня спектакль дают?… Спасибо.

- В шесть, - сказал он уже Евгению. – У меня еще есть дела, но вы меня ждите, - сказал он и вышел в спальню.

- Выход там, - успел крикнуть Евгений, но Пушкина уже не было в спальне, ни в прихожей. Его вообще не было. Вот уже 163 года как не было. Страшно, когда здравый смысл противоречит собственным глазам. Евгений начал рассуждать: вина ни пил - не пил; грибов ни ел – не ел; травы ни курил – не курил, но Пушкин-то был настоящий. Еще руку ему пожал и сидел вот на этом самом табурете. Евгений взглянул на часы. Полпятого. В тревожных размышлениях сел он на диван и не заметил, как уснул.

Проснулся он от того, что кто-то методично дергал его за рукав. Евгений открыл глаза. ОН. Закрыл. Опять открыл. Все он же.

- Хватит спать, в театр ехать пора.

В самом деле. Было уже без двадцати шесть.

- Ах, это вы, Пушкин. Сейчас я встану.

Евгений встал, умылся, надел, что подвернулось под руку, и они отправились в театр.

- Надо бы такси взять, - предложил Евгений. – Опаздываем.

- У меня машина, - оборвал его Пушкин.

Под окнами дома стояла новая синяя Ауди. Пушкин открыл двери, завел мотор, и они тронулись в путь по вечерним улицам Петербурга. Машины обгоняли их, дома сверкали разноцветными окнами, на перекрестке милиционер о чем-то договаривался с проституткой, время бежало, а за ним, едва поспевая, неслась дорога. Несмотря на вечерний сумрак, было светло и как-то по-особенному празднично.

Евгений давно не был в театре. Даже в таком, куда его привез Пушкин. Убогий подвал в центре города принадлежал авангардной труппе г-на Ардышева, прославленного по части скандалов и скандальчиков постановщика.

Спектакль начался с опозданием. Первые десять минут были посвящены скрипам половиц, стуку шагов и прочим звуковым инсталяциям. Потом появились герои. Евгений вообщем-то смутно помнил содержание пушкинской трагедии. Сальери (кажется, его так звали) то ли из зависти, то ли из ревности, то ли из-за чего еще (кто его поймет?) отравил другого - Моцарта.

Спустя 40 минут Евгений засомневался и в этом.

Давно он не был в театре…

Лысый татуированный Моцарт в схватке с одетым в скафандр саксофонистом Сальери на фоне медитативно-восточной музыки мог показаться кем угодно, но только не великим композитором. Пушкину, однако, пьеса понравилась.

Домой они вернулись уже поздно. Выпив чаю, Евгений ушел спать (всю ночь ему будут сниться кошмары, порожденные чудовищем-левиафаном – современной культурой). Пушкин же, попросив бумагу и ручку, стал что-то писать на грязном кухонном столе.

Проснулся Евгений от Солнца, ворвавшегося в комнату через распахнутое окно. День был жаркий. Пушкина и след простыл. Лишь на кухонном столе остались три исписанных знакомой рукой листа бумаги. Но как ни старался, не сумел Евгений разобрать причудливые буквы, а "ъ" на конце многих слов ввело его в такое замешательство, что скоро он оставил чтение и заварил себе кофе.

Вскоре Пушкин появился.

- Жарко тут у вас. И тесно, - сказал он и, расстегнув фрак, снял его. – Куда повесить?

- В прихожей, - машинально ответил Евгений. Пушкин вернулся. Под фраком у него, как оказалось, была белая футболка с портретом Че Гевары. Штаны, которые Евгений сперва принял за панталоны, оказались черными джинсами, подпоясанными ремнем от TOM KLAIM.

Они выпили кофе, в продолжение которого между ними и завязался первый длинный разговор с самого момента их знакомства.

Как выяснилось, предстоящий праздник Пушкина ничуть не волновал. Он рассчитывал отметить день рождения просто, в кругу друзей, и, когда затронул коммунальный вопрос, Евгений, не задумываясь, предложил свою квартиру. На том порешили.

Когда Евгений вернулся со службы, Пушкин уже ждал его:

- Что, старичок, забьем косячок? – ехидно усмехнулся гость.

Ни слова не говоря (читай: попросту потеряв дар речи), Евгений достал из шкафа портсигар, обтянутый красным сукном, достал две сигаретки и протянул одну Пушкину. – Закурим, друг. Прошлое вспомним, дела давно минувших дней. Тьфу ты, что это со мной?! А все же хорошо было году эдак-там в 31-м…

В ту самую минуту комната подозрительно накренилась и стала плавно уходить куда-то влево. Евгению вдруг стало ясно, что они уже не на Мойке. Он помнил бар, вино и девочек, а над всей этой чертовщиной, смеясь, кружил профиль Александра Сергеевича с его густыми бакенбардами и дьявольски-зелеными глазами.

На утро наступило тяжелое похмелье. Пушкина опять нигде не было. Евгений с трудом поднялся с постели (не мог, однако вспомнить, как он там оказался и с чьей помощью), дошел до гостиной и окончательно убедился в том, что в квартире он один. Вот только на столе красовалась, переливаясь на солнце, мерцающая в причудливом свете, спасительная бутылка "Балтики".

- Ай да Пушкин. Ай да сукин сын! – невольно воскликнул Евгений. – А жизнь и вправду прекрасна и удивительна.

Часть вторая

Праздничная

На следующий день, аккурат на три часа, было назначено празднование дня рождения Пушкина. Но это где-то на Мойке, а вся страна, как водится, начала еще с утра. Чиновники и организаторы торжеств сожрали бы друг друга, узнай они, что живой (!) Пушкин в тайне от всех, кроме самых близких друзей, будет отмечать тот же праздник в тот же день под самым их носом.

Пушкин суетился с утра; бегая взад и вперед по квартире невозмутимого Евгения, которому в глубине души было безумно любопытно, кто же заявится к нему в три часа, и безумно лестно, что среди них будет и он сам.

Несколько раз Пушкин отправлялся в магазин и возвращался с набитыми продуктами сумками. Евгений, однажды пойдя с ним, был возмущен спокойствием продавщиц, принявших Пушкина, как он есть, за праздничный маскарад. Но никто не обиделся, все были рады.

Пробило три. Гости опаздывали. Пушкин грыз ногти. В пять минут четвертого раздался первый звонок. Евгений бросился открывать. На пороге стоял высокий человек с гордым лицом и властным взором. Учтиво поклонившись, он вошел.

- Евгений, - представился хозяин.

- Виссарион, - ответил гость.

За ним пришли Николай, Иван…

В четыре сели за стол. Под звон рюмок и бокалов с шампанским произносились пламенные речи и тосты. Всем было весело: Евгений яростно спорил с Белинским о достоинствах последнего романа В.О.Пелевина, Тургенев рассказывал последние сплетни о президенте, а Дельвиг, шутя, вспоминал "былые года".

К вечеру гости до того расшумелись, что соседи были вынуждены напомнить им о нормах приличия. На стук в дверь откликнулся сам именинник и, вместо яростных упреков в нарушении общественного порядка, был поздравлен с днем рождения.

- Люди-то ничего. Их только слегка испортил квартирный вопрос, - сказал он после.

К утру гости стали расходиться. Практичный Евгений не выпустил ни одного, прежде чем ни получил автограф в свой альбом.

К четырем утра в разгромленной квартире остался лишь он да Пушкин. В углу высилась куча подарков, среди которых были юбилейное собрание сочинений, два компакт-диска и даже блок "PARLAMENT'A", который Евгений (разумеется, в тайне от Пушкина) все же присвоил себе.

- Веселая выдалась вечеринка, - с мешками под глазами констатировал факт Евгений.

- Да… - согласился хмельной Пушкин. Они допили остатки вина.

- Ну, мне пора, - сказал Пушкин. – Прощаемся. Теперь уже на сто лет. Погостил я, надо и честь знать. А теперь, Евгений, до свидания. Как говорят, аревуар. Будешь в наших краях – заходи.

С этими словами он пожал Евгению руку и исчез за дверью гостиной.

Евгений остался один в пустой квартире. С уходом Пушкина стало как-то тоскливо и одиноко. Он собрал пустые тарелки и отнес в мойку.

"Жаль, даже автографа не взял", - подумал Евгений в досаде, но вскоре успокоился, увидев лежащие на холодильнике три исписанных знакомой рукой листка бумаги.

13.06.2001