Литературная Вятка

Мария Тарасова, 10-а класс

Научный руководитель Черных Н.В.

Великорецкий крестный ход в творчестве В.Н.Крупина

Каждый год в начале лета для жителей современного Кирова время как будто обращается вспять. Огромная толпа с котомками за плечами, с белыми платочками, завязанными по-старинному, с пением почти непонятных современному человеку молитв движется по улицам за священниками в длинных обрядовых одеждах и иконами, сверкающими окладами на солнце.

В век компьютеров и космических полетов волшебной сказкой звучит старинная история о явлении на реке Великой чудотворного образа святителя Николая, удивительно наивной кажется вера в душевное очищение посредством трехдневного многокилометрового путешествия к месту обретения иконы. Тем не менее, Великорецкому Крестному ходу в 2000 году исполнилось 600 лет, а количество паломников увеличивается год от года.

Почему же, несмотря на внешние изменения жизни, на многочисленные проблемы сегодняшнего дня, почему, наконец, на немыслимо долгие километры и множество бытовых трудностей находятся люди, которые не могут не идти на Великую.

Ответ на этот вопрос я попыталась найти в книгах известного писателя В.Н.Крупина. Выбор объясняется тем, что Владимир Николаевич – наш земляк и большинство его произведений пропитано преданной, восторженной любовью к родной земле. Кроме того, Владимир Николаевич – наш современник, который получил обычное атеистическое воспитание, но при этом вырос в крестьянской семье, сохранившей традиционный уклад, взгляды и обычаи.

Впервые о знаменитом Великорецком крестном ходе известный писатель и наш земляк Владимир Николаевич Крупин упоминает в повести "Вятская тетрадь", опубликованной в журнале "Наш современник" в 1927 году.

Повесть имела большой общественный резонанс. Во-первых, потому что в простой занимательной форме читатель получил возможность познакомиться с любопытными фактами, преданиями и анекдотами, раскрывающими не столько вятскую историю, сколько особенности вятского характера. Во-вторых, потому что фольклорная основа книги вовсе не предполагает строгой научной точности, и это не сразу было правильно понято историками-краеведами.

В "Вятской тетради" Великорецкому ходу отводится скромное место. Можно предположить, что автор еще только констатирует факт существования хода, но придает ему большое значение. Так, например, важно подчеркнуть умение вятичей сочетать приятное с полезным и поэтому по "Вятской тетради" крестный ход прибывал в Великорецкое к воскресному, самому удобному для проведения ярмарок дню.

Через три года после выхода "Вятской тетради" тема крестного хода начинает занимать в творчестве писателя особое место. В 1990 году в журнале "Наш современник" была опубликована повесть В.Крупина "Великорецкая купель".

Для российского читателя книга была необычна и интересна своей антиатеистической направленностью и вдвойне дорога читателю вятскому, поскольку предавала гласности события, буквально, вчерашнего дня: до 1989 года участие в крестном ходе на реку Великую официально подвергалось разного рода взысканиям, штрафам и преследованиям.

Удивительно то, что постановление о прекращении народного религиозного праздника вышло во время утверждения власти "воинственных безбожников", а в 1959 году, когда видимых причин антирелигиозной компании просто не было.

Факты измывательства над верующими поражают своей дикостью и жестокостью. В повести, например, сказано, что милиционеры с пистолетами перегораживали паломникам дорогу, а тех "кто сумел тайными тропами пройти отлавливали прямо у Великорецкого и увозили обратно в Киров на милицейских машинах, чтобы заглушить молитвы верующих включали сирены пожарных машин и т.д.".

Образу уполномоченного облисполкома Шлемкина, который в служебном рвении доходит до абсурда и преступает законы человечности, противопоставлен образ Н.И.Чудинова, "вятского Сусанина", из года в год, вопреки всяким запретам водившего верующих на реку Великую.

Кротость, незлобивость, смирение и терпеливость на фоне ярких сильных и гордых героев, изучаемых в школе произведений, поначалу воспринимаются как чудачество и слабость характера. Гораздо более понятен и привычен другой образ верующего человека – Кати Липатниковой. Сама она называет себя воинственной верующей. Это она "колокольный звон отхлопотала", добравшись до очень высокого начальника. Она громогласно называла представителей власти Иудами и чертями. И даже Шлемкин, осознавал перед ней свое бессилие, давал указание священнослужителям "укоротить" Липатникову.

Однако, в конце концов, понимаешь, что смысловую нагрузку в произведении несет именно образ Николая Ивановича. Страницы произведения наполнены правилами, по которым строили жизнь духовные наставники на Руси: "Не то нас оскверняет, что в нас входит, а то, что от нас исходит", "Лишь в одном только человек должен быть тверд – в служении Богу. А Бог велел терпеть", "Били – думал: Слава тебе, Господи, привел пострадать". Эти заповеди Николай Иванович не только повторяет, но и неуклонно следует им в поступках на протяжении всей повести. Эта цельность характера, в основе которого заложены доброта и любовь к людям, вызывает невольно симпатию читателя, и стремление побывать на реке Великой воспринимается уже не как чудачество, а как необходимость собственного очищения и потребность молитвы за других людей.

Композиция повести своеобразна. Ее большую часть занимают бытовые сцены. Сюжетно они оправданы приездом Чудинова в родную деревню Святополье, на похороны старшего брата Алексея. Читаются эти сцены с трудом. Возможно, оттого, что в действие включается множество персонажей, а, может быть, оттого, что жалобы деревенских жителей на несправедливость, на притеснения давят на читателя, утомляют его и даже вызывают невольное раздражение.

В повествование врывается тема трагической судьбы крестьянства, пострадавшего в годы социальных экспериментов. Эта часть повести насыщена диалогами, в которых речь идет о жестоких годах коллективизации, и о том, как обирали деревню в годы Великой Отечественной войны, и о том, как опустела родная земля во времена сселения малых деревень.

На первый взгляд эта тема случайна и не раскрывает заявленного в названии содержания. Разобраться в этом вопросе помогли отзывы читателей, опубликованные в периодических изданиях.

Н.И.Злыгостева в своей статье "Чем спасемся?" утверждает, что эти сцены помогают читателю увидеть, как "исстрадалась человеческая душа без постоянной потребности любить ближнего". Автор статьи сопоставляет отношения к жизни двух братьев: Николая Ивановича и Арсения Ивановича. Один всю жизнь много и тяжело работал, поднимал из бесконечной разрухи родную деревню, своих ребятишек, а в конце жизни ожесточился, глуша в себе водкой тоску и страшную обиду на родных, на власть, на судьбу. А другой, прожив не менее тяжелую жизнь, сумел сохранить в себе то, что спасло его в самые тягостные и отчаянные минуты. "В Боге, и не только для себя, а для каждого русского человека, видел Николай Иванович в самые страшные дни единственную духовную опору и надежду на спасение".

Повесть заканчивается очень важной для понимания идейного содержания произведения сценой. Чтобы повернуть крестный ход обратно, уполномоченный Шлемкин отдает распоряжение не давать паломникам парома для переправы через реку Великую. И Николай Иванович, измученный долгой дорогой, превозмогая болезнь, входит в воду, увлекая за собой и остальных участников хода. Этим самым он одерживает моральную победу в неравной борьбе с властью.

Повесть названа "Великорецкой купелью". После трудного перехода паломники совершают обряд очищения, купаясь в Великой. Смысл совершаемого обряда омовения у места чудесного появления Святой иконы в освобождении от грехов, в очищении души. Таким образом, автор приводит читателя к мысли о том, что в возвращении к вечным нравственным истинам, к вековым народным традициям – единственная для нас надежда на обретение духовности, на спасение человечности, созидающей доброты и любви.

В 1994 году в журнале "Москва" была напечатана новая повесть В.Крупина "Крестный ход". Главным героем этого произведения становится сам автор, и крестный ход описывается изнутри, с точки зрения непосредственного участника старинного обряда.

Автор называет свое произведение повестью и делит ее на 16 глав. Судя по их названиям, писателю важно было с этнографической точностью описать весь путь, пройденный с паломниками за три дня. Этим объясняются и приведенные в повести тексты молитв и духовных стихов, и обычные разговоры верующих во время хода. Немало места в произведении автор уделяет образу Маргаритушки, 90-летней старухи, которая "ходит на Великую лет семьдесят" и пользуется среди паломников особым авторитетом.

Замечу сразу, что Маргаритушка вовсе не напоминает нам тип "божьего человека". Нет у нее обязательного для верующего смирения. Она постоянно кричит, поучает, обличает в грехе окружающих.

Она настолько самовольна, что по своему разумению изменяет даже святые молитвы: "И когда говорят в молитве "Отче наш" последние слова: "Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого", то Маргаритушка всегда добавляет: "человека".

У меня этот образ вызывает странные ощущения. Если Маргаритушка пользуется авторитетом, то она должна воплощать в себе лучшие черты православного человека. Однако ее слова и поступки скорее развлекают читателя, нежели затрагивают душу. Этот образ напоминает нам Катю Липатникову из "Великорецкой купели". И поскольку в новой повести нет силы, способной урезонить всем недовольную и всех поучающую старуху-паломницу, то невольно происходит снижение идейной значимости и образа, и произведения в целом. Правда, тут особую смысловую нагрузку несет лирический образ самого автора. Видя разрушенные храмы, опустевшие, заброшенные земли, он винит и себя, и свое поколение: "Так нам, так, большего не заслужили. Глядя сквозь пот и слезы на родину, сын ее, гляди. Ты, никто другой, отдал ее на растерзание бесам, не отмолить тебе грех измены Матери".

Владимир Николаевич вспоминает, как в юности плясал да танцевал на вечерках в бывшей Троицкой церкви, и с высоты жизненного опыта утверждает, что было бы лучше для церкви "переждать бесовское нашествие складом, чем насильственно превратиться в обиталище нечистой силы". Автор мечтает дожить до Воскресения России, до того "чтобы прийти в освещенные стены, поставить свечу у православной иконы да попросить прощения у Господа за слепоту".

Мне кажется, характеру повести, передающей впечатления человека живого, веселого, тонко и с юмором подмечающего все подробности происходящего, противоречат его же собственные признания: "Живу с двойным настроением – очень хочется умереть, так как измучился глядеть на мучения России, но и страшно умереть, не заработав прощения за грехи".

В этой повести еще трудно определить, какую роль играет Крестный ход в духовной жизни самого автора. Что для него важнее: этнографическая точность старинного обряда, любопытство, колоритные подробности Крестного хода или собственные ощущения и чувство слитности, единения со всеми паломниками в общей молитве? Поэтому концовка книги, ее заключительный аккорд звучит несколько неожиданно и надуманно.

"Мы не в митингах, мы в Крестных ходах, мы не в криках, мы в молитве. А сильнее силы, чем молитва православная, нет. Разве не сказано – материнская молитва со дна моря вытащит, разве не матерь Божия молится за нас. Наш Бог – Бог православный, кого убоимся, наша вера, вера православная, кого устрашимся?"

При всех оговорках, повесть В.Н.Крупина "Крестный ход" имела большой общественный резонанс. По признанию участников Великорецкого хода последние 6-10 лет количество паломников растет не без самого активного участия Крупина. Его публикации в печати, выступления по радио, телевидению привлекли к этому неповторимому, очень русскому обряду не только верующих, но и журналистов, репортеров в нашей стране и за рубежом.

Для последних произведений В.Н.Крупина, посвященных Великорецкому ходу характерна и цельность общего построения, идеи и чувств автора.

В журнале "Вятка" за 1996 год Крупин публикует небольшую статью "Радуйся, Николае, Великий Чудотворче". Определить жанр произведения трудно, поскольку это и детские воспоминания, и притчи о Николае Чудотворче, и собственные чувства, и народные приметы, связанные с Николиными днями.

Адресована эта статья читателю, потерявшему традиционное представление о Николае Угоднике. Поэтому здесь оправдана и историческая справка о Мирликийском епископе, и сведения почитания Николая на Руси и в других странах. Поражает то, что весь этот многообразный материал писателю удается объединить общей авторской интонацией, основными качествами которой можно назвать доверительность, искренность.

В письменную речь он вводит обороты характерные для разговорного жанра: "И вот – мы всегда думали, что это икона Чудотворца, Николы Угодника, как говорили родители. Так и я думал, пока однажды, уже хоть что-то понимающий, взял икону и стал очищать ее. Это была икона Господа Вседержителя" или "А вот Америка, вот ее новогодние дни и Санта Клаус. Но ведь это никакой не Дед Мороз, это святитель Николай" и т.д. Простота и легкость изложения делают возможным и логически оправданным введение в текст не лишенных юмора народных выражений: "Нас очень хорошо встречали. С нами был батюшка, еще совсем молодой. Его усиленно потчевали, говоря: тебе, батюшка, надо солидность наедать".

Безусловно, что это произведение написано человеком верующим, и вера его светла, радостна и чиста. Еще более благостным, т.е. лишенным даже намека на какие-то проблемы современного бытия, воспринимается последнее творение Владимира Николаевича – статья "Великое на Великой".

Все небольшое произведение наполнено чувством восхищения, восторженной любовью, гордостью и умилением. "А дальше Великорецкого ехать не хочется. Тут не просто хорошо – тут благодать. Это счастье, что в России есть такое село".

"Великорецкое – это святое место вятской, а значит, и русской земли".

"Боже ты мой! Как хорошо в Великорецком".

Таким образом, анализ пяти произведений В.Н.Крупина, посвященных Великорецкому крестному ходу, позволяет говорить о том, что с 1987 по 2000 г. писатель прошел сложный путь духовного развития.

В "Вятской тетради" он еще только ищет "землю обетованную", пытаясь постичь особенности вятского характера. В "Великорецкой купели" – боль, неприятие, непримиримость, неразрешимые проблемы захлестывают читателя, однако образ главного героя повести Николая Ивановича указывает выход из мира злобы и лжи. "Крестный ход" можно рассматривать как этапное произведение, где писатель пока еще только декларирует необходимость возвращения к православным истинам. И, наконец, последние статьи демонстрируют радостное и светлое мироощущение православного человека, который не сомневается в возрождении Отечества, ни в единственном правильном пути к этому возрождению. Великорецкий крестный ход, прежде всего возможность, отложив дела, стряхнув с себя проблемы слиться в единой молитве со всеми, в едином желании быть лучше, добрее, а значит, и счастливее.

Это просветленное состояние я почувствовала, когда сама попробовала пройти с паломниками один день. Необычно и трогательно звучало для меня обращение "братья и сестры": со спокойным неторопливым шагом приходили тихие и светлые мысли, разговоров было мало, казалось, что каждый был погружен в себя, но это "оцепенение" мгновенно проходило, если кому-то вдруг требовалась помощь.

Бабушки пели молитвы, и очень хотелось повторять с ними красивые, наполненные особым смыслом слова. День подходил к концу, когда я, остановившись на автобусной остановке, смотрела, как Крестный ход уходил дальше и, хотя ноги гудели, желание идти вместе с паломниками было очень сильным.

Я постаралась узнать о Великорецком Крестном ходе побольше, и сразу вышла на книги В.Н.Крупина. Они помогли мне понять многое из того, что не узнаешь ни в школе, ни во дворе и ни у родителей.

Я еще не могу сказать о себе, что я верующий человек, но я убеждена в том, что только умение прощать и любовь к ближнему способны изменить жизнь к лучшему.