К литературному Олимпу

Екатерина Крутихина, 11-б класс

Мата

«Маленькая девочка со

взглядом волчицы.

Я тоже когда-то был

самоубийцей.

Я тоже лежал

в окровавленной ванной

и молча вкушал

дым марихуаны».

гр. «Крематорий»

Мата, так Мата. Все равно. Мысли путаются, руки дрожат. Пусть – Мата- Это – ерунда. Зачем ей кличка Маша? Это ведь простое имя. Живое. А Мата – ломанье языка. А у нее – ломается все.

Вчера было страшным, разбитым на разговоры, днем. Во-первых, она, Мата, говорила со своей теткой о жизни. Тетка, видите ли, после того, как ей на улице по голове стукнули, почувствовала в себе высшие силы. Провидеть будущее могла, значит. Экстрасенс.

Глупая тетка, думала Мата, однако беседовать с экстрасенсом пришлось долго. «Ты знаешь, - говорила провидица, - ты – божественное существо. Я вижу твою светлую ауру. Но только злые силы, - тетка закатывала глаза в упоении, - духи- мешают тебе! Сбивают с великого пути, на зло толкают!» Мата, одно время, клевавшая носом, поняла, что скоро нужно отвечать, подозрительно и жутко взглянула на тетку. «Нет, ты слушай! Эти друзья твои – злыми духами-». «Нет. Стой- Не хочу я- Все равно-», - еле разлепив сухие воспаленные губы, Мата выговаривала слова. Дальнейший разговор передавать бессмысленно. Тетка разобиделась, а Мата, и так без сил, совершенно устала. Ну, все равно ей!

Потом, потом еще говорили. Одни прыгали, махали руками, брызгали слюной. Другие увещевали со слезами- Мата не помнит, кто, о чем говорил. Все слилось в единый ком мелькающих лиц и спутанных туманных голосов. Сейчас - Мате хорошо. Она далеко от них, она с другими, тихими людьми. Она готова слушать Тех всех заново. Может, даже, она поймет смысл их речей. А у нее мыслей нет. Никаких. Словно- Мата в лодке. Она плывет по чистому сказочному морю, где-то высоко – солнце. Оно почему-то качается и не греет. Наверное, это лампочки, хотя откуда лампочка - Страшное солнце- Руки устали, падают, весла тяжелые, Мата их оставит. Она тихо будет петь самую красивую песню-

Никаких сказок. Серый день, черный асфальт, грязно-желтые старые дома. Хорошо только, что спешить не надо. Мата ничем не занята. У нее - все хорошо. Все так и должно быть – она в этом не сомневается. Мата быстро и твердо идет по улице. За спиной – гитара в чехле. «И если есть в кармане пачка-», - Мата точно насвистывает знаменитый мотив. Ее ждут, слушают и любят. Если бы Мата жила в большом-большом городе, она ходила бы петь в подземный переход. Мата хорошо поет- Но в жизни нет сказок. В жизни нет места мечте, нет места древним наивным рыцарям-романтикам, дамам Сердца, тем более, если это жизнь маленького провинциального городка. И нет подземного перехода. Зато есть сотни знакомых и совсем ненужных лиц, есть тысячи пальцев, тыкающих на «не своего», на «не такого» человека. А Мата – «не такая». Мата – девушка, девчонка! Ей мечтать хочется, она должна мечтать!

Нет в этой жизни места мечте- А Мата - не может так. Это у нее в крови. Она училась, чтоб мечтать, дружила, говорила, ходила, дышала – чтоб мечтать! И сейчас ей наплевать на все – лишь бы «мечтать».

Только дорого покупать такие мечты. Себя жалко. И Мате жалко себя – бледную, растрепанную, с синевой под глазами, с трясущимися губами. И горда собою Мата – в мечте. Там она не такая. Она живет среди Людей – хороших, умных, талантливых и добрых. Там нет скользких черных заборов, гнилых луж и душ, нет острых зубов и когтей- Но живут не долго. А утром – вновь жалко себя. И никуда не уйти. Мата должна мечтать.

Трень, - гитара, - трень: «Но если есть в кармане-» Для кого же «все не так уж плохо на сегодняшний день»? Для Маты. А на завтра? Нет завтра. Хотя, это пустяки-

Главное – что в кармане есть.

«-Второе»

«О, какой день!.. Солнце

превратится в тьму и луна –

в кровь, прежде нежели

наступит День Господень, великий и

страшный-»

Апакалипсис

Осенью здесь холодно. Если днем идти под этими деревьями, по гнили опавших листьев, кажется, что мир такой же серый, глухой, каменный, как дома вокруг. Кажется, что мир гнилой, гниющий уже при жизни, отравляющий смрадом после смерти. Жалкий свет невидимого солнца, медленный, сырой, холодный ветер довершают картину этого замерзшего ада. Если выйти на ту же улицу ночью, можно многое не заметить. Но сразу же, из-за первого угла, набрасывается скользкая, тяжелая тоска. Она слепит глаза, душит сознание. Иногда ей на помощь приходит страх. Картина остывшего города всплывает перед Вами с новой удесятеренной силой реальности.

Он выходит ночью. Убийца-тоска отлично знает его в лицо и ожидает другую жертву. Он идет медленно, время от времени поправляет воротник черного пальто. Он не стар, но шагает неторопливо, спина ссутулена, иногда Он что-то бормочет под нос. Он похож на человека, убитого горем, покинутого в беде всеми. Но это не так. У Него нет такого горя.

Его высокий рост, странная походка, сильный кашель привлекают взгляды прохожих. Они рассматривают Его одежду, лицо, чуть освещенное огоньком сигареты – но напрасно. Ничего не прочтут в Его глазах те, кто спешит к желтым лампам за серые стены. Не поймут ничего, даже если осветят Его лицо самым мощным фонарем.

Порой Он спрашивает время у встречных. Спрашивает неохотно, как-то лениво, глухо, так, что некоторые не слышат. До 12 ночи Он успевает обойти большую часть города и вернуться к своей аллее. Его можно увидеть каждый день, можно даже начать с Ним здороваться, но это ничуть не приблизит Вас к разгадке Его таинственности.

Он и сам до конца не знает, кто же он. И не скажет с точностью, сколько ему лет: 40 ли, а может 40 веков. Он – тень Вечного Жида. Он не знает ни своего пути, ни цели тех, ради кого он столько лет шагает ночью-

В полночь Он вернется к себе в двухэтажный дом с ободранными стенами, выбитыми стеклами и грязным двором. На Его звонок в дверь послышатся причитания, ругательства, шаги, наконец, Его впустят. Молча он скинет пальто, ботинки, и, еще сильнее опустив голову, пройдет в свою комнату. За Ним войдет женщина. Возможно, она Его дальняя родственница, возможно – она Ему никто. Но это все равно. Спрятав душу в неведомые глубины темных глаз, Он безучастно взглянет на эту женщину, скривит губы, отвернется-

Его имени не знают соседи и родственница (или не родственница). Не знают ни в городе, ни во всем мире. Даже государственные службы, уведомленные о том, чего не подозревают о себе честные граждане, и то не знают имени Его.

А Он – Он ждет. Он не знает, сколько он должен ждать и зачем. Не знает, почему Он должен искать. Давным-давно Он много крови попортил себе и другим, добиваясь понимания самого себя. Но это всё – в далеком прошлом. Сейчас Его душа почти бесстрастна, почти холодна-

Он, каждый вечер выходя на улицу, боится и жаждет этой прогулки. Он должен, обречен узнать и полюбить женщину, несущую в себе Истину. Он должен узнать ее лицо среди тысяч глупых белых масок, прочитать ее глаза среди миллиардов блестящих, бессмысленных камешков. Он должен полюбить ту, которая идет неузнаваемая в толпе. Он знал это давно. Он знает, что ни разу в жизни Он еще не испытывал истинного счастья, знает, что единственная радость – пустая черная дорога. Но эта дорога сыграла с ним злую шутку – привела в этот город. Он не верит, что здесь может кончиться Его Путь. Нет, нельзя допустить, чтоб среди этих черных провалов дворов и улиц, среди толстых длинных фонарей, словно предназначенных для развешивания трупов, среди грязи, гнили на улицах и в душах – нельзя допустить мысль о том, что здесь произойдет чудо. Великое чудо!

«Этого нельзя предположить даже», - твердит Он себе. И грозит далекому горизонту кулаком. И Он уже сейчас любит Ее, ту, которую ищет тысячелетия. Он любит иногда себя, свою душу, свой Путь за то, что Он - ищет. Он порой любит жизнь за то, что она есть у него. Но и вязкая ненависть клокочет временами в горле. Он не понимает, как такие же, как Он, люди ходят по ужасу этих улиц, смеются, говорят глупости, продолжают жизнь своего города своими жизнями. И это нескончаемо: каждое поколение передает новому часть своей жестокости, часть злобы на себя подобных, часть мести за такие грязь и мрак, часть своей грязи, душевной косности, гнили. И эти части, как дрожжи, растут в новых поколениях-

«Возможно, я не принесу ни облегчения, ни счастья, ни дороги к раю в жизнь людей. Но я знаю, это будет великое чудо! А я не хочу бросать его в выгребную яму! Я не хочу метать бисер перед свиньями. Я хочу, вспыхнув, дать тепло тем, кто должен согреться!» - так мыслил Он, в забвении шагая по лужам-

Он не прав. Отчасти не прав. Но Он найдет Ее. Взойдет новая звезда, затмит печальную Венеру, злопамятный Марс, больную Луну. Вспыхнет новое Солнце, сожжет безумие и тлен старого мира, освещенного старым Солнцем. И Она, та, которая полюбит Его – безвестную, но великую Тень – понесет в себе свет. А Он, дав миру чудо, о котором мечтает, уйдет со старым Солнцем. Он потушит это светило и вместе с ним упадет в бездну по имени Смерть-

Он знает это. Ему не жаль себя. Но иногда, взглянув на закатное солнце, вытянет вперед ладони и думает: «Неужели моя кровь станет такой же холодной как этот красный свет Солнца, ненадолго покидающего меня?..»

Осень 98’