Литературный Олимп

Екатерина Крутихина , выпускница школы № 28, студентка КГМА

Сколько раз я уже убеждалась в том, что я не знаю жизнь. Я очень плохо и размыто представляю, что было на моем месте до меня. Наверное, дело в слабом, да и в общем-то, совсем неразви том эволюцией зрении… Нет, ну кое-что я, конечно, вижу: водоросли, камни, мелькающие темные тела рыб… Иногда я вижу других улиток, но порой ошибаюсь и путаю их с теми же камнями. Хотя это совершенно мне безразлично.

Я давно пытаюсь отделиться от своих соплеменников-со седей, от своей так называемой колонии. Сначала я пыталась с ними поговорить, поразмышлять о чем-нибудь , кроме размеров сифона и полосок на крышке. Нет, нет, я ведь не спорю, это, конечно, важно - отлажено ли действует сифон! Но скучно…

Вы, может быть, подумаете, что я чем-то отличалась от своих близких родственников, так сказать, «Белая улитка»? Нет. Буду честной - ничем я с ними не разнилась, от самого рождения до самой-самой смерти. Мои родственники (а их так много!) очень сильные, целеустремленные моллюски, с замечательно крепкими зелеными раковинами, многие из них - ценители прекрасного, а из бед и горестей (тех, что попадают в их организм) умеют творить красоту. Да - они создают жемчуг. Они хвастаются друг перед другом его размерами, переливами, впадинками и бугорочками - те, кто умеют его делать и знают в этом толк.

А те, кто не имеет отношения к такому искусству, просто жрут! Всю жизнь гоняют воду через сифон, а живут они долго. И, конечно, я принадлежу к тем, кто не способен продуцировать жемчуг. Да, я маленькая глупая улитка, не знающая жизни и никому никогда так и незанадобившаяся.

Я уже говорила, что у меня очень плохое зрение. Видите ли, нервная система у нас, мягкотелых моллюсков, маленькая, слабенькая, хлипенькая, а уж у меня и вовсе, наверное, состоит из 2-3 неврозных дуг и десятка рефлексов, вы знаете, - на свет, на пищу, куда вода течет… Только я стараюсь ими не пользоваться. То есть пользоваться минимально, чтоб выжить. Ну не нравится мне моя природа, понимаете?! Не нравится . И я не хочу брать у жизни (в ее самом биологическом смысле) того, что мне не принадлежит! Зато (и я этим горжусь) у меня очень много рецепторов. Я жаловалась на зрение, так вот, по сравнению с моими сородичами (да-да, и теми, кто вынашивает жемчуг, и теми, кто… кто просто так себе живет) я очень хорошо вижу. И вижу, и слышу, и осязаю. Одни на своей мускулистой ножище меня обгонят, другие вообще не желают двигаться - им тут температура благоприятствует - и больше ничего и не надо, а я медленно побреду, различая каждую песчинку, всякий вырезной камешек…

Когда я созрела до такой степени, что научилась открывать свою скорлупу, торчала целые дни напролет с, так сказать, «разинутым ртом». Потом до меня дошла мысль, что вместо полезной информации в нежные складочки моей мантии набирается столько всякой дряни, и почему-то ничуть это не помогает изучению окружающего мира. Я стала открываться осторожнее, но чуть только кто-то из сородичей начинал со мною говорить, я вновь была готова, презирая всю биогеометрию, развести створки на 3600. Многие не замечали моих порывов, другие поучали: мол, ты… слышишь… это… так-то вот не надо… а то, чего доброго… мало ли…; третьи явно или незаметно издевались. Им, пожалуй, я благодарна более всех. Так потихоньку то ли от возраста, то ли от действия всех раздражителей я стала создавать себе кокон из перламутра, ведь перламутр выделяют все улитки, вне зависимос ти от наличия или отсутствия жемчуга в их чреве. Конечно, это был не кокон в полном смысле, это - вторая кожа, даже лучше сказать - второе тело. Повторюсь и отмечу, что и второе «тело» нравилось мне не больше первого, но оно (перламутровое) было все же крепче. Мне кажется, тяжи перламутра пронизали мою истинную плоть, изменили ее, сковали и защитили, в то же время отняли какую-то свободу и плавность. Право, в моей мягкотелости было больше приятности, чем в теперешней приспособленческой каркасности. И опять же - эта «броня» отняла у меня способность пользоваться доброй половиной рецепторного аппарата…

Но, надо сказать, природа зря старалась. Я поняла, конечно, что смысл жизни в том, чтобы ползти вперед (только вперед!), намертво прилипая к поверхности самолюбующимися трепещущими мускулюсами ноги, иногда раскачиваясь и ударами раковины очищая себе дорогу, отбрасывая с пути помехи и конкурентов. Но я так делать не буду. Я бы вообще предпочла, чтобы створки мои закостенели и больше не открывались. И я медленно понесу себя куда-нибудь, зигзагами, не зная, к чему меня порой увлекает течение воды…

Вы надеетесь, быть может, услышать, что все внезапно изменилось? Что вдруг определилась цель жизни? Вы думаете, случилось чудо, и течение принесло меня к волшебным водорослям, по которым я взобралась вверх и ни с того ни с сего, научась ползти по разделяющей пленке воды, вознеслась ввысь и увидела звезды, а потом…

Нет! Нет! Нас всех, всех моих сородичей, перлонесущих и пустобрюхих, объяли сетью и вытащили на солнцепек. Из кого смогли - выковыряли жемчужины, а потом выбросили всех на смердящие увядающие водоросли.

И я обнаружила, что гнить - это не значит «умереть». Ан, оказывается, пока ты не умер, ты все еще жив! Я лежу на сотнях мне подобных и покрыта сверху несколькими слоями подобных им. То есть, считать ли действительно подобными мне (еще способной считать) пустые скорлупы, наполненные уже отнюдь не жизнью?.. Те, кто еще дышат, по возможности отгородившись от смертельной сухости новых условий, безумно жалуются на свою судьбу, молят кого-то о помощи, вопят от нестерпимой боли, отбирающей навсегда по клеточке тела каждую секунду.

А я счастлива! Моим крохотным и примитивным мозгом, тысячами моих (о, как я вас люблю!) простеньких чувствитель ных нервов я улавливаю смерть моего (здесь звучит фальшиво - «моего») тела. Я злорадствую: оно росло, формировалось, дифференцировалось и организовывалось, адаптировалось и саморегулировалось по слепым законам онтогенеза. Тьфу! Наконец-то я вижу, я о-щу-щаю, как эта дурацкая плоть запуталась в своих рефлексах, не выдержала и исходит в небытие. Да простит меня мой драгоценный мозг, я хотела бы обладать над-сознанием, чтобы созерцать, как будут захлестываться в агональном электриче стве нервные центрики, как гнусная скользкая жижа, представля ющая собой останки моих родственников, сначала залепит мои осязательные рожки, потом они высохнут, иссохнут и исчезнут.

Ах, если бы мне это увидеть!..

Кажется, нас омывает вода… Неужели придется оживать? Я не думала еще об этом процессе, он мне не симпатичен! Нет… Это водоросли, новые влажные, тугие и пока - живые… Родилась среди водорослей, с ними же и … Да, все на круги своя. Наконец-то все!..

II.2002

* * *

В горемычной синей гавани,

Где дряхлеют корабли,

Хороните меня в саване,

Сбереженной от земли,

Где кукушки спорят с звездами,

Где родные журавли,

Где спят аисты над гнездами,

А в болотах - корабли;

Где столбы идут цепочкою,

Словно шествие слепых,

Где цветет над каждой кочкою

Ночью папороти вспых;

Где стеклянными свирелями

Ветры дуют в флюгера,

Где врачуют люд апрелями

В белом зимы-доктора;

Листья, ядом напоенные,

Пурпурно-медовых крон -

Красота и смерть, сплетенные

Осенью в беззвучный сон.

В золотом деревья саване,

Как на тризнах короли…

Остаюсь я в милой гавани

И считаю корабли.

IX.2002

* * *

Медным утром в сосновом бору,

Где лесные цветут помидоры*,

Где пятнистый рассвет открывает кукушкам глаза,

Я увижу себя, - и откроются коридоры

От безногих вершин до болотин в алмазных слезах.

Я окликну рассвет, я вцеплюсь ему перьями в когти,

И взлечу над страной, как над картой порхает рука.

Вновь увижу себя: в жесткой шерсти колени и локти -

Бедный зверь, дикий зверь, res nullius** - морская река.

И когда всполыхнут на опушках как мак, помидоры ,

И кукушки-невесты сойдутся в крестовый поход,

Обрету я покой, добродушную медленность вора

И в экстазе сольюсь со следами всех древних пехот.

IV. 2002

* - poma'd'oro - золотое, т.е. «молодильное» (здесь) яблоко

** - здесь - никем не управляемая

Рис. Н.Жукова